Я поднимаюсь по колючим склонам, я мну в ладонях пыльный полынок, пылает бухта синим и зеленым, кузнечики взлетают из-под ног.
Как часто лежу я без сна в темноте, и всё представляются мне та светлая речка и елочки те
Как часто лежу я без сна в темноте, и всё представляются мне та светлая речка и елочки те
У дебаркадеров лопочет чернильно-черная вода, как будто высказаться хочет, да не умеет - вот беда!
У дебаркадеров лопочет чернильно-черная вода, как будто высказаться хочет, да не умеет - вот беда!
Я поднимаюсь по колючим склонам, я мну в ладонях пыльный полынок, пылает бухта синим и зеленым, кузнечики взлетают из-под ног.
Просторный лес листвой перемело, на наших лицах — отсвет бледной бронзы. Струит костер стеклянное тепло, раскачивает голые березы.
Я пенять на судьбу не вправе, годы милостивы ко мне... Если молодость есть вторая - лучше первой она вдвойне.
Я пенять на судьбу не вправе, годы милостивы ко мне... Если молодость есть вторая - лучше первой она вдвойне.
Как счастье внезапное - оттепель эта. Весны дуновеньем земля обогрета. Еще не начало весны, а предвестье, и даже еще не предвестье - намек,
Как счастье внезапное - оттепель эта. Весны дуновеньем земля обогрета. Еще не начало весны, а предвестье, и даже еще не предвестье - намек,
Как мне по сердцу вьюги такие, посвист в поле, гуденье в трубе... Напоследок гуляет стихия. Вот и вспомнила я о тебе.
Как мне по сердцу вьюги такие, посвист в поле, гуденье в трубе... Напоследок гуляет стихия. Вот и вспомнила я о тебе.
Просторный лес листвой перемело, на наших лицах — отсвет бледной бронзы. Струит костер стеклянное тепло, раскачивает голые березы.
И чего мы тревожимся, плачем и спорим, о любимых грустим до того, что невмочь. Большеглазые добрые звезды над морем, шелковистая гладь упирается в ночь.