Как Зарница по поднебесью гуляла, Темной ночкой по широкому играла, Ей возговорит на небе черна Хмара: "Что ты рыщешь, Молонья - млада Зарница,
Неизгладимая печать
На два чела легла.
И двум - один удел: молчать
О том, что ночь спряла.
Покорный день сходил из облаков усталых, И, как сомкнутые покорные уста, Была беззвучна даль, и никла немота Зеленохвостых чащ и немощь листв увялых,
Как бледная рука, приемля рок мечей, И жребий жертвенный, и вышней воли цепи, Чертит: "Се аз раба",- и горних велелепий Не зрит Венчанная, склонив печаль очей,-
Снега, зарей одеты В пустынях высоты, Мы - Вечности обеты В лазури Красоты.
Dante, Inf., XXV, 4* Валерию Брюсову
Надмирные струи не гасят смертной жажды, Плеская из бадьи небесных коромысл. Мы знаки видели, всё те же, не однажды: Но вечно сердцу нов их обманувший смысл.
Я башню безумную зижду Высоко над мороком жизни. Где трем нам представится вновь, Что в древней светилось отчизне,
Di pensier in pensier, di monte in monte
Mi quid Amor...
Petrarca *
Прочь от треножника влача, Молчать вещунью не принудишь, И, жала памяти топча, Огней под пеплом не избудешь.
Есть агница в базальтовой темнице Твоей божницы. Жрец! Настанет срок — С секирой переглянется восток,— И белая поникнет в багрянице.
Будь жаворонок нив и пажитей — Вергилий, Иль альбатрос Бодлер, иль соловей Верлен Твоей ловитвою,— всё в чужеземный плен Не заманить тебе птиц вольных без усилий,
Лунная баллада Я стою в тени дубов священных, Страж твоих угодий сокровенных,
Воистину всякий пред всеми
за всех и за все виноват.
Достоевский
Средь стогн прославленных, где Беатриче Дант, Увидев: "Incipit,- воскликнул,- vita nova" **,- Наг, юноша-пастух, готов на жребий зова, Стоит с пращой, себя почуявший Гигант.