Недаром русские ты с детства помнил звуки
И их сберег в себе сочувствием живым —
Теперь для двух миров, на высоте науки,
Не остывшая от зною,
Ночь июльская блистала…
И над тусклою землею
Не знаю я, коснется ль благодать
Моей души болезненно-греховной,
Удастся ль ей воскреснуть и восстать,
Пройдет ли обморок духовный?
Но если бы душа могла
Не знаешь, что лестней для мудрости людской:
Иль вавилонский столп немецкого единства —
Или французского бесчинства
Республиканский хитрый строй?..
На камень жизни роковой
Природою заброшен,
Младенец пылкий и живой
Играл — неосторожен,
Но Муза сирого взяла
Под свой покров надежный,
Поэзии разостлала
Ковер под ним роскошный.
Если смерть есть ночь, если жизнь есть день —
Ах, умаял он, пестрый день, меня!..
И сгущается надо мною тень,
И бунтует и клокочет,
Хлещет, свищет и ревет —
И до звезд допрянуть хочет,
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
С горы скатившись, камень лег в долине —
Как он упал? никто не знает ныне —
Сорвался ль он с вершины сам собой,
(Vevey 1859 — Génève 1860) Ее последние я помню взоры
На этот край — на озеро и горы,
Чародейкою Зимою
Околдован, лес стоит —
И под снежной бахромою,
Оратор римский говорил
Средь бурь гражданских и тревоги:
«Я поздно встал — и на дороге
Смотри, как облаком живым
Фонтан сияющий клубится;
Как пламенеет, как дробится
Ты зрел его в кругу большого света —
То своенравно-весел, то угрюм,
Рассеян, дик иль полон тайных дум,