Не стонет справа от меня больной, Хозяйка слева спорить перестала, И дети улеглись в квартире надо мной, И вот вокруг меня так тихо, тихо стало!
Чернеет полночь. Пять пожаров! Столбами зарева стоят! Кругом зажиточные села Со всеми скирдами горят!
Дикий цветок, ты меня полюбила И в беззастенчивой страсти твоей Светом горячей любви окаймила Скорбные пустоши старческих дней!
В пышном гробе меня разукрасили, А уж я ли красой не цвела? Восковыми свечами обставили,- Я и так бесконечно светла!
Что вам в толковом объясненье Того, как начал он хилеть? Одним ничтожеством поменьше — Ордам глупцов не поумнеть!
Еду по улице: люди зевают! В окнах, в каретах, повсюду зевки, Так и проносятся, так и мелькают, Будто над лугом весной мотыльки.
Что вы, травки малые, травки захудалые, Вышли вдоль дороженьки под обод, под ноженьки? Капельки блестевшие, в ливне прошумевшие, Что поторопилися — в озеро пролилися?
Если б всё, что упадает Серебра с луны, Всё, что золота роняет Солнце с вышины —
Нет! Слишком ты тешишься счастьем мгновенья И слишком уж странно ты с жизнью в ладу... Безумец! За правду приняв исключенья, Ты весел бываешь день каждый в году.
Еще покрыты льдом живые лики вод, И недра их полны холодной тишиною... Но тронулась весна, и — сколько в них забот, И сколько суеты проснулось под водою!
Нет, жалко бросить мне на сцену Творенья чувств и дум моих, Чтобы заимствовать им цену От сил случайных и чужих,
Что, камни не живут? Не может быть! Смотри, Как дружно все они краснеют в час зари, Как сохраняют в ночь то мягкое тепло, Которое с утра от солнца в них сошло!
За то, что вы всегда от колыбели лгали, А может быть, и не могли не лгать; За то, что, торопясь, от бедной жизни брали Скорей и более, чем жизнь могла вам дать;
Есть страшные ночи, их бог посылает Карать недостойных и гордых сынов, В них дух человека скорбит, изнывает, В цепи несловимых, томительных снов.
Шестидесятый раз снег предо мною тает, И тихо льет тепло с лазурной вышины, И, если память мне вконец не изменяет, Я в детстве раза три не замечал весны,—