Ведь был же ты, о Тертий, в Палестине,
И море Мертвое ты зрел, о епитроп,
Но над судьбами древней мерзостыни
Света бледно-нежного
Догоревший луч,
Ветра вздох прибрежного,
Серое небо и серое море
Сквозь золотых и пурпурных листов,
Словно тяжелое старое горе
Я не люблю таких ироний,
Как люди непомерно злы!
Ведь то прогресс, что ныне Кони,
В стране, где близ ворот потерянного рая
Лес девственный растет,
Где пестрый леопард, зрачками глаз сверкая,
Своей добычи ждет,
Где водится боа, где крокодил опасен
Среди широких рек,
Посв<ящается> Н. Е. АуэрЭтот матово-светлый жемчужный простор
В небесах и в зеркальной равнине,
А вдали этот черный застывший узор, —
Там, где лес отразился в пучине.
Эти финские малютки
Бесконечно белокуры!
Хоть попробовать для шутки
Эти грозные силы, что в полдень гремели,
Разошлись, истощились давно…
Вот и робкие звезды вверху заблестели
И глядятся тихонько в окно.
Но немые зарницы земле утомленной
Все твердят о грозе прожитой,
Что роком суждено, того не отражу я
Бессильной, детской волею своей.
Покинут и один, в чужой земле брожу я,
С тоской по небу родины моей.
Звезда моя вдали сияет одиноко.
В волшебный край лучи ее манят…
Но неприступен этот край далекий,
Пути к нему не радость мне сулят.
Она ходила вдоль по саду
Среди пионов и лилей
Уму и сердцу на усладу
Тесно сердце — я вижу — твоё для меня,
А разбить его было б мне жалко.
Хоть бы искру, хоть искру живого огня,
Ты холодная, злая русалка!
А покинуть тебя и забыть мне невмочь:
Мир тогда потеряет все краски
Там, под липой, у решетки,
Мне назначено свиданье.
Я иду, как агнец кроткий,
Там, где семьей столпились ивы
И пробивается ручей
По дну оврага торопливо,
Старую песню мне сердце поет,
Старые сны предо мной воскресают,
Где-то далёко цветы расцветают,
А. П. СаломонуДвадцатый год — веселье и тревоги
Делить вдвоем велел нам вышний рок.