На волю, на волю –
Сорваться, уехать,
Уплыть, улететь, улизнуть
Ромашковым полем,
Синюшкиным смехом –
В лесную дремучую жуть.
Лет эдак на тридцать –
В нору, под корягу
Залезть, и назад – ни ногой!
Ни с кем не водиться,
Прогнать бедолагу-
Кащея, повздорить с Ягой.
Турнуть (пусть боятся!)
Кикимор лохматых
В жаровню июльского дня,
Вернуться в двенадцать,
Вздохнуть виновато:
– Ну как вы тут все без меня?
Пусть будет сон, где всё наоборот:
Где счастлив Моцарт,
И лев Самсону раздирает рот,
Коль тот дерётся,
У замарашки Золушки полно
Влюблённых мачо,
Д'Арпажон беднее Сирано,
Никто не плачет,
Где я босой гуляю по Луне
В зелёном платье,
Чеширский кот клубком навстречу мне
С улыбкой катит,
Лжецы не лгут и не отводят глаз,
На завтрак – пицца…
Но только мне уже в который раз
Совсем не спится…
У Кихота копьё от кутюр…
Впрочем, жизнь удивляет немало!
Вот теперь он не Дон, а Амур,
Подающий «предмету» сигналы,
Что безумно влюблён! О косяк
Опираясь, краснея до пота,
Перед Дунькой стоит как дурак,
А её разбирает зевота,
Да и – смех! Дон-Кихотовский пыл
Охлаждён вертихвосткой бесстыжей!
И идальго, забыв, что любил,
Всем твердит: – Дульсиней ненавижу!
Так хочется какого-либо праздника...
И ёлку во дворе совсем не зря
Весёлые соседские проказники
Украсили в начале ноября!
На лужах первый лёд стеклом расколотым,
До неба и до звёзд подать рукой,
Сверкает Шелиак червонным золотом
Под Вегой, уходящей на покой.
Почти везде фонарики развешены:
Да сгинет тьма, да будет яркий свет!
Ну, собственно, какого ждать нам лешего,
Когда в природе леших больше нет...
А женщины готовы очаровывать,
Затаскивать избранников в кровать,
Пусть даже и придётся туфли новые
На старые мозоли надевать!
И, чтобы отступило одиночество,
Хватило денег на желанный лот,
Так хочется, так хочется, так хочется…
Надеюсь, к январю само пройдёт!
Возле речки, где осокой
Низкий берег обнесён,
Говорили о высоком
Целый вечер – я и он:
О Кашмире, о Бехате...
Ближе к ночи ангел мой
Взбеленился: – Может, хватит?
И прогнал меня домой!
Расставались, впрочем, мило,
Лишь луна кривилась зло:
– Меньше б дама говорила –
Больше б бабе повезло...
Кому и Мценск – уже столица!
Свои красоты есть и тут!
А вот соседка Надя – злится,
Что не попала в институт.
Как будто это – панацея
И от проблем и от забот…
Глотнув шампанского, Цирцея
Моя в фантазиях живёт,
Она мечтает о курортах,
Готова двинуть в дальний путь.
Послать бы тётку прямо к чёрту,
Чтоб хоть немножечко встряхнуть…
Её предел намного ближе:
Вагонный гвалт, ручная кладь.
А Наде хочется в Париже
Иль в тёплой Ницце побывать.
Поплавать в море без одежды,
Бездумно, томно, в никуда…
Но поезд тронется с Надеждой,
Ведь Надя любит поезда!
В них продают ситро и пиццу,
Здесь все знакомы и близки,
Соседка ездит проводницей
Хопёрск-Урюпинск-Васюки!
Он целый год грузил багаж –
Людей замучил,
Сменил шкафут и такелаж
На всякий случай,
Но, вот – собрался, хлопотлив,
Отчалить с понтом,
Да, оказалось, что отлив –
До горизонта!
Он удивился и сказал:
– Каррамба! Странно…
А, впрочем, мне девятый вал
Сойдёт и в ванной!
Нам огорчаться – не с руки,
И волн – не надо!
Ведь это только дураки
Рискуют задом!
Он сдал корабль в металлолом,
Багаж – на свалку!
А людям – вовсе поделом,
Людей не жалко!
Но Вы-то, верно, ждёте "соль"
Нетерпеливо?
Она проста: плывёшь – изволь
Не ждать отлива!
Она его любила от души,
А он был странно грустный и колючий,
И вечно по делам своим спешил,
Чем несказанно злил её и мучил.
Она его кормила на убой,
Лечила, приводя врачей знакомых.
Он чуть не сдох, но, справившись с судьбой,
Сбежал ловить мышей и насекомых.
Она страдала: всё ему не так,
Ну что ещё безумцу было надо?
А он стал счастлив: может, и пустяк,
Но – не едят ежи плодов из сада...
Заброшены шитьё и оригами,
Фэн-шуй и дрессировка какаду.
Я, меряя болото сапогами,
За клюквой ранней осенью иду.
Но ягода, краснея нежным ликом,
Смущается, в ведёрко не спеша.
И скачет, размышляя о великом,
По кочкам и не в такт, моя душа.
Она сидела дома хмурой букой,
Мечтая о конверсии огня:
Душе хотелось внутрь меня без стука
Входить, не обжигаясь об меня.
И, даже не боясь казаться бякой,
Бедняжка часто думала в тиши
Квартиры, а не выпить ли, однако,
С соседкой за покой её души…
Прогуливаясь, мы достигли, вроде,
Консенсуса, сливаясь с ней в одно.
Спасибо доброй матушке-природе –
Нам вместе дальше мучиться дано!
Душа в хозяйке ездит, как в трамвае,
От этого я вечно на мели:
По всяким пустякам переживаю...
(А клюквы мы домой не принесли!)...
Мёртвой тенью бестелесной
День слоняется по дому,
Он бы, может, и воскрес, но –
Кто же любит быть ведомым…
Репутацией рискуя,
Грубо, будто я не слышу,
Поминает небо всуе
За свинцовый свет над крышей.
Как наждачная бумага,
Рвёт обидой тело/душу,
Заползает в книги Нагом,
Всё роняет, портит, рушит.
Забиваясь в угол тёмный,
Там рыдает то и дело,
Приставляя нож к ярёмной
Ямке с воплем: – Надоело!
Может быть – прихлопнуть гада?
Столько крови перепортил!
Испугается: – Не надо,
Вот к столу вино и тортик!
Посидим на кухне чинно,
Дружбу рюмочкой упрочим,
Промурчит: – Ну всё, Ирина,
Я прошёл! Спокойной ночи…
