Ракета салютов. Чем небо черней, Тем больше в них страсти растерзанных дней. Летят и сгорают. А небо черно. И если себя пережить не дано,
Было в жизни мало резеды, Много крови, пепла и беды. Я не жалуюсь на свой удел, Я бы только увидать хотел
На площади пел горбун, Уходили, дивились прохожие: "Тебе поклоняюсь, буйный канун Черного года!
На Болоте стоит Москва, терпит: Приобщиться хочет лютой смерти. Надо, как в чистый четверг, выстоять. Уж кричат петухи голосистые.
Какой прибой растет в угрюмом сердце, Какая радость и тоска, Когда чужую руку хоть на миг удержит Моя горячая рука!
Как эти сосны и строенья Прекрасны в зеркале пруда, И сколько скрытого волненья В тебе, стоячая вода!
Были вокруг меня люди родные, Скрылись в чужие края. Только одна Ты, Святая Мария, Не оставляешь меня.
Был час один — душа ослабла. Я видел Глухова1 сады И срубленных врагами яблонь Уже посмертные плоды.
Про первую любовь писали много,- Кому не лестно походить на Бога, Создать свой мир, открыть в привычной глине Черты еще не найденной богини?
Как дерево в большие холода, Ольха иль вяз, когда реки вода, Оцепенев, молчит и ходит вьюга, Как дерево обманутого юга,
Привели и застрелили у Днепра. Брат был далеко. Не слышала сестра. А в Сибири, где уж выпал первый снег, На заре проснулся бледный человек
Был бомбой дом как бы шутя расколот. Убитых выносили до зари. И ветер подымал убогий полог, Случайно уцелевший на двери.
Как восковые, отекли камельи, Расина декламируют дрозды. А ночью невеселое веселье И ядовитый изумруд звезды.
Потеют сварщики, дымятся домны, Все высчитано - поле и полет, То век, как карлик с челюстью огромной Огнем плюется и чугун жует.
Будет день - и станет наше горе Датами на цоколе историй, И в обжитом доме не припомнят О рабах былой каменоломни.