Как средиземный краб или звезда морская,
Был выброшен водой последний материк.
К широкой Азии, к Америке привык,
Императорский виссон
И моторов колесницы, —
Здесь прихожане — дети праха
И доски вместо образов,
Где мелом — Себастьяна Баха
Отравлен хлеб, и воздух выпит.
Как трудно раны врачевать!
Иосиф, проданный в Египет,
Ни о чём не нужно говорить,
Ничему не следует учить,
Ибо, если в жизни смысла нет,
Кинематограф. Три скамейки.
Сентиментальная горячка.
Аристократка и богачка
И поныне на Афоне
Древо чудное растёт.
На крутом зеленом склоне
Hier stehe ich — ich kann nicht anders.
«Здесь я стою — я не могу иначе»,
Есть ценностей незыблемая ска́ла
Над скучными ошибками веков.
Неправильно наложена опала
Когда, пронзительнее свиста,
Я слышу английский язык —
Я вижу Оливера Твиста
Летают Валкирии, поют смычки —
Громоздкая опера к концу идёт.
С тяжёлыми шубами гайдуки
Летают Валкирии, поют смычки.
Громоздкая опера к концу идёт.
С тяжёлыми шубами гайдуки
В спокойных пригородах снег
Сгребают дворники лопатами;
Я с мужиками бородатыми
В столице северной томится пыльный тополь.
Запутался в листве прозрачный циферблат,
И в тёмной зелени фрегат или акрополь
О, спутник вечного романа,
Аббат Флобера и Золя —
От зноя рыжая сутана