Валерий Брюсов

II



Но чуть стихи раздались в тишине,

Тоска неясная о чем-то неземном.
‎Минский

Я помню вечер, бледно-скромный,

Цветы усталых георгин,

И детский взор, — он мне напомнил

II



Я пережил дни искушений тайных,

С конки сошла она шагом богини,

(Лилия белая, взросшая в тине!)

Долго смотрел я на правильность линий

Ты — что загадка, вовек не разгадывающаяся!

Ты — что строфа, непокорно не складывающаяся!


Мучат глаза твои душу выведывательностями,

Мне опять приснились дебри,

Глушь пустынь, заката тишь.

Желтый лев крадется к зебре

Душен воздух вольных прерий,

Жгучи отблески лазури,

И в палящей атмосфере

Отдамся ль я случайному наитью,

Сознательно ль — кую и правлю стих —

Я всё ж останусь телеграфной нитью,

Море — в бессильном покое,

Образ движенья исчез.

Море — как будто литое

Много женщин крепкотелых,

Мне одна мила.

И пьяней, чем водка белых,

Мне говорят, что Марина многим дарит свои ласки.
‎ Что ж! получаю ли я меньше любви оттого?

Если солнце живит шиповник в саду у соседа,
‎ Хуже ль в саду у меня алый сверкает тюльпан?

Если Зефир овеял Лукании луг утомлённый,
‎ Лацию в летний день меньше ль прохлады он даст?

Я не всходил на Гималаи,

Жемчужин не искал на дне,

Паломником не плыл на Цейлон, —

Юноша бледный со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета:

Первый прими: не живи настоящим,

Эту ночь я дышал тишиной.

Но таинственен был ускользающий сон.


В эту ночь ты мечтала со мной.