Когда труды и дни Аскрейский лебедь пел, Шел, наг, с нагим рабом, за плугом земледел И, в рыхлые бразды зерно златое сея, Молился, наг, твой сын, тебе раскрытой, Гея!
Лунная мгла мне мила,
Не серебро и не белые платы:
Сладко глядеть в зеркала
Смутной Гекаты.
Эта каменная глыба, как тиара, возлегла На главу в толпе шеломов, и над ней клубится мгла. Этой церкви ветхий остов (плющ зеленый на стенах)— Пред венчанным исполином испостившийся монах.
Я не знаю, где он рухнет, льдами вскормленный поток. Рок ли стройно движут струны? Или лирник — темный Рок? Знаю только: эти руны я пою не одинок.
Братья, недолго Светлую Мать Темному пологу У нас отымать!
В чьи очи явственно взглянула Живая Тайна естества; Над кем вселенская листва С плодами звездными нагнула
Гроздье, зрея, зеленеет; А у корня лист лозы Сквозь багряный жар синеет Хмелем крови и грозы.
Есть духи глаз. С куста не каждый цвет Они вплетут в венки своих избраний; И сорванный с их памятию ранней Сплетается. И суд их: Да иль: Нет.
Мария, Дева-Мать! Ты любишь этих гор Пещеры, и ключи, и пастбища над бором, И дани роз Твоих от пастырей, чьим взорам Являешься, надев их бедных дев убор.
Я — Полдня вещего крылатая Печаль. Я грезой нисхожу к виденьям сонным Пана: И отлетевшего ему чего-то жаль, И безотзывное — в Элизии тумана.
Вл. Н. Ивановскому Беспечный ученик скептического Юма! Питали злобой Гоббс и подозреньем Кант
Снилось мне: сквозит завеса Меж землей и лицом небес. Небо — влажный взор Зевеса, И прозрачный грустит Зевес.
А. С. Ященку Ты — что поток, чей буйственный задор Бежит в снегах. Как сталь студеной влаги,
Над бездной ночи Дух, горя, Миры водил Любви кормилом; Мой дух, ширяясь и паря,
Налетной бурей был охвачен И тесный, и беспечный мир: Затмились волны; глянул, мрачен, Утес — и задрожал эфир.